Пси: Постскриптум

Ксана Линдеманн

Глава 1

Иногда одна ночь — минута, секунда — может разделить жизнь на до и после. Просыпаясь утром, мы не знаем, чем закончится новый день, и отдаемся во власть событий, связанных абсолютно не подвластной человеческому разуму логикой.

Так случается.

Но не сегодня и не с ней.

Не с Лу Рид.

Засыпая вчера вечером на плече любимого человека, она точно знала, что завтра может проснуться в последний раз. Не надеялась на везение, не пыталась храбро притворяться, что ей не страшно. Просто проживала последние минуты мнимого спокойствия, вслушиваясь в мерное дыхание спящего рядом Йонаса. И сейчас, когда все окончательно пошло не так, она готова была отдать последнее, чтобы вернуться в прошлое и вновь начать считать ровные, щекочущие кожу выдохи…

— Крэп, соберись! — Лу сжала кулаки, а затем беспомощно и вместе с тем не теряя надежды огляделась. — Не о том думаешь.

Ее обтекала толпа. Живая, разъяренная, безжалостная. Она увлекала за собой водоворотом, напоминая каждым выкриком, что Лу здесь чужая — всего лишь сломанный винтик в расшатанном механизме.

Рваный гул разрезала автоматная очередь, за которой последовал звук осыпающихся осколков.

— Свобода! Свобода для всех! — Голос, усиленный рупором, растворялся в разрисованных улицах Термитника, провоцируя новые волны лозунгов. — Люди равны!

И тут же, словно в противовес, неистовое:

— Смерть чистым!

Изуродованные ненавистью люди не замечали ничего вокруг — и не осознавали, что окончательно теряли человечность. Как зверь, испачканный кровью, хлебнувший ее по полной, эта толпа сносила все на своем пути. Сносила начисто, крушила, убивала.

Попытка остановить это безумие приравнивалась к самоубийству, поэтому все, что оставалось Лу, — отправлять Даниэль отчеты о происходящем. Данные о пострадавших и убитых сливались перед ней в размытых пиксельных строчках.

Манифестанты пересекали границу Термитника, оставляя за собой первый кровавый след. Им было плевать, кто и как погибал: от пуль полиции или под ногами своих же соратников.

Несогласие — смерть.

Промедление — смерть.

Сомнение — смерть.

Блокпост почти миновали, растоптав разорванные на части и буквально размазанные по щербатой дороге останки полицейских.

Еще одно сообщение от Вейсс. Еще один отчет.

Десятки трупов — и всего лишь отчет.

Лу казалось, что она давится ненавистью, яростью, страхом. Не своими — чужими, инородными и вместе с тем пожирающими ее до самых костей. Рид не заметила, в какой момент самоконтроль стал ее бронежилетом — единственным, что могло сейчас спасти, помочь выбраться живой из этого людского месива.

— Смерть!

Явно нетрезвый молодой мужчина, едва ли старше самой Лу, несколько раз выстрелил в воздух из кустарной винтовки и, распаляясь еще больше, направил обрез прямо в шагающее скопище народа. Несколько несчастных не успели отреагировать — их тела, насквозь пробитые пулями, рухнули на асфальт.

— Черт… — Рид не понимала, говорит вслух или только беззвучно шепчет. — Тварь!

На ее глазах совсем юная девчонка, чем-то похожая на Тину, оступилась и, нелепо раскинув руки в стороны, упала навзничь. Она хотела закричать, но не смогла; по-детски округлое лицо исказила жуткая гримаса боли. Ее забили свои же — не обращая внимания на то, что упавшая еще жива. Даже сквозь шум и вопли беснующихся Лу казалось, что она слышит треск ломающихся костей.

Одно мгновение, чтобы помочь. Пока не поздно, хотя бы ей. Не ради благодарности, а просто потому, что спасти кого-то в этой резне означает, что Лу оказалась здесь не зря.

Одно мгновение, чтобы отключить чертов самоконтроль и поддаться собственной человечности.

Рид попыталась оттащить девчонку в сторону, подальше от толпы, но было уже поздно: взгляд, еще недавно пышущий ненавистью и надеждой, окончательно остекленел. Лу бессильно ударила кулаком по земле, до крови сдирая костяшки, но почти не ощущая боли.

У нее было одно мгновение, чтобы снова слиться с людским потоком.

И Лу его упустила.

Она не поняла, в какой момент стало трудно дышать. Возможно, ее сбили с ног или отшвырнули с пути, но последнее, что Лу запомнила, — как она падает на колени, а кто-то сильно толкает ее в спину. Она все еще слышала рев озверевших голосов, видела людей, идущих к своей якобы справедливой цели.

Десятки, сотни ног, шагающих мимо.

Подняться не получилось. Резкая боль в теле: удары по голове, по спине, под дых. Дурацкая мысль, до простого обидная и вместе с тем будто бы единственно возможная:«Крэп, ну как так-то?! Глупо».

Рид изо всех сил пыталась вцепиться в асфальт, царапая в кровь пальцы и ломая ногти. Она не хотела умирать так. Не сейчас, не здесь.

Пожалуйста.

Еще один удар в затылок — словно прикладом. Соленый привкус на языке, который не получилось бы ни сплюнуть, ни проглотить.

И темнота. Спасительная и бесшумная, как будто кто-то невидимый скрутил тумблер громкости на минимум.

Лу едва успела подумать, что умирать не страшно.

Умирать — никак…

* * *

Сознание возвращалось медленно, волнами. Не пытаясь поднять тяжелых век, она молча прислушивалась к ощущениям. Ныла каждая мышца, и о том, чтобы пошевелиться, мысли не возникало. Но сильнее всего болела голова: как свинцом налилась.

Будто фургоном переехало.

Лу собралась с силами и все же распахнула глаза.

Незнакомая обстановка: небольшая полутемная комната, низкие потолки, минимум мебели — и нагромождение какого-то хлама. Рид слишком хорошо знала планировку дешевого жилья на окраинах, чтобы не усомниться: она все еще в Термитнике.

Термитник.

События, предшествующие отключке, вспомнились все разом и навалились на нее неподъемным грузом.

Толпа, ненависть, вопли, агония.

Вспышки выстрелов, смерть за смертью — десятки трупов.

Девчонка, которой не суждено было выбраться из людского крошева.

Черт. Черт, черт!

Лу зажмурилась, не обращая внимания на боль. Слезы — горячие, непрошеные — покатились по щекам, щекотно поползли за уши. Виски заломило.

Какого хрена тут валяешься, вставай и иди! Сама же себя потом сожрешь!

Сдерживая тошноту, Рид попробовала принять вертикальное положение, но потерпела неудачу: тело, изможденное и избитое, отказывалось слушаться.

— Лежи. Нельзя тебе вставать.

Тихий, тонкий голос откуда-то из глубины комнаты заставил ее вздрогнуть и послушаться. Появившаяся в дверном проеме женщина больше походила на тень — маленькую, будто усохшую, и абсолютно серую.

— Ты кто? — Пересохшие губы, казалось, трескались от каждого слова. Лу слегка прикусила нижнюю и ощутила шершавую корку запекшейся крови.

— Меня зовут Насира. — Заметив, что Рид все же пытается подняться, женщина мягко, но настойчиво заставила ее лечь обратно. — Тебе нельзя.

В руке Насиры показался шприц. Не спрашивая разрешения, она молниеносно воткнула его в плечо Лу и успокаивающе пояснила:

— Обезболивающее.

Лу с трудом сдержалась от грубости. Казалось, Насира просто не понимает, что именно сейчас важно. Здесь, в Термитнике… а возможно, уже и в Центре… бойня. Лу нужна там, там ее жизнь, ее долг, в конце концов!

— Пусти. — Она все же поднялась на ноги, но тут же остановилась, опершись на стену. Перед глазами все поплыло.

Только сейчас Лу поняла, что Насира сняла с нее одежду и оставила в одном белье. Не стесняясь, Рид кое-как осмотрела себя — тело походило на сплошной кровоподтек.

Йонас меня убьет.

Спонтанная мысль, отдающая нотками горечи.

Как он там вообще? Как?..

Но тут Лу быстро одернула себя, понимая, что сейчас не до сентиментальности. Все происходило слишком быстро, но ей казалось, что время растянулось донельзя.

— Где моя одежда? — Вышло слишком резко, но Насира явно не обиделась.

Внимательно посмотрев на Рид, она молча подошла к окну и подняла пыльные жалюзи. В глаза брызнул яркий солнечный свет.

Лу огляделась в надежде увидеть часы. Но и без них было ясно: начавшаяся бунтом ночь уже закончилась. И новый день явно не сулил ничего хорошего.

Пошатываясь, Лу подобралась ближе к окну и глянула в мутную, давно не мытую поверхность.

— Твою же…

Снаружи была знакомая улица недалеко от границы. Рид даже смогла понять, в каком именно доме находится, — его стену украшало пошлое граффити, давно уже облезшее, но все равно вызывающее.

Сейчас, при дневном свете, квартал внизу все еще напоминал о недавнем шествии разъяренных манифестантов: кровь с асфальта до сих пор не смыли. Лу показалось, что даже отсюда она различает высохшие лужи, оставшиеся от мертвых тел. Прямо по этим темнеющим пятнам лениво скользила патрульная машина.

И никого.

Больше никого. Вообще.

Сердце заколотилось так, что Лу четко ощутила пульсацию в груди. В затылке, в висках вспыхнула тупая боль. Мелко затряслись руки.

Да ну нахрен… нет…

Раз, два, три.

Вдох. Выдох.

Не может быть.

— Сколько сейчас?.. — Рид, порывисто опустив жалюзи, с трудом повернулась к Насире.

Та не дала Лу договорить и спокойно включила телевизор. Тихо забубнила старая проповедь. В углу экрана показалась сегодняшняя дата.

— Я пролежала двое суток?! Сука… Это я не вам… не тебе то есть. — Рид сжала кулаки.

Не замечая ничего вокруг, она медленно прошлась по комнате. Нашла свою одежду и разбитый телефон, не подающий признаков жизни. Насира наблюдала за ее действиями с долей вежливого интереса, не останавливала и не возражала… но вдруг больно схватила Рид за запястье. От неожиданности та замерла, не понимая, откуда в тощей, сухой руке столько силы.

— Поздно. Твои — всё.

Насира произнесла фразу на одном выдохе, жестко, обреченно. Крепко держа Лу и не позволяя ей вырваться.

Потом Насира повернула руку к свету, всматриваясь в клеймо. Провела пальцем по татуировке и быстро заговорила, проглатывая окончания слов.

— Твои — всё. Наши. Ничего не вышло.

Лу показалось, что воздуха в легких больше нет. Умом она понимала, что Насира говорит о манифестантах, но сердцем не могла принять, что те, кого она действительно считала своими, скорее всего, тоже всё.

— Я хотела остаться в стороне. Не мое это. Но вышла вслед за мужем. Ты бы сдохла на той улице, как многие другие. Не смогла тебя оставить. И его удержать не смогла, — сбивчиво продолжала Насира, ослабив хватку. — Я все еще не знаю, что с ним. Полных списков погибших пока нет.

Ей важно было высказаться. Важно было разделить страх с той, кого она спасла. Услышать ответ. Почувствовать поддержку, которой Лу сейчас дать не могла.

Не отстраняясь, Рид коснулась ее плеча.

— Кто? Кто… победил?

Насира непонимающе нахмурилась. Ей явно казалось, что Лу бредит, но она и не знала о третьей стороне. Для нее существовали только черное и белое, свои и чужие. Такие, как Рид, — те, кто действительно хотел сделать как лучше, — в ее координатах прописаны не были.

— Мне нужно позвонить. — Лу наконец смогла сосредоточиться, мысленно пообещав себе, что даст волю эмоциям позже. Когда удостоверится, что с ее близкими все хорошо. Что они в безопасности. Что они живы. Хотя бы пока.

Пожалуйста…

Она не знала, кому молиться — Единому или уже почившим богам, — поэтому просто раз за разом твердила про себя это бессильное «пожалуйста». И не слышала его сквозь стук собственного сердца и растущую в груди панику.

— Бесполезно. Сеть, кстати, до сих пор почти не работает. — Насира равнодушно протянула свой телефон. Она посмотрела на Рид с сочувствием, но больше ничего не сказала, словно позволяя ей самой убедиться, что никто уже не ответит.

Она оказалась права: все номера, которые Лу знала наизусть, были недоступны. Механическое «абонент заблокирован» эхом отдавалось в сознании, но Рид все равно продолжила автоматически набирать знакомые цифры, бездумно пялясь в экран так и не выключенного телевизора.

Лекарство, вколотое Насирой, наконец начало действовать. Тупая, ноющая боль больше не отвлекала, но Рид это не радовало: на смену боли пришел ужас. Больше не было тревожно — новое чувство скорее напоминало неконтролируемый страх.

Она здесь, отрезанная от друзей, растерянная, бесполезная.

Так не должно быть. Это неправильно. Это уже точно не по плану, который и так полетел ко всем чертям.

Лу с раздражением бросила телефон на смятую постель, еще недавно служившую ей больничной койкой. Судя по количеству шприцов, разбросанных вокруг, и одинокой напольной вешалке вместо штатива для капельницы, Насира не пожалела медикаментов.

— Ты врач? — Рид спросила скорее из вежливости, не зная, как скрыть перед женщиной свои эмоции.

Насира покачала головой:

— Нет. Просто разбираюсь. Муж на скорой был водителем. Здесь обезбол, диуретик, успокоительное. — Она потрясла упаковками с ампулами.

Стекляшки звонко бились друг о друга.

— Тебе не сильно досталось, иначе бы… — Насира многозначительно развела руками. — В больнице, сама понимаешь, не до тебя сейчас.

— Так почему ты вообще со мной возилась? — Лу действительно не понимала. Зачем тащить незнакомого человека домой и выхаживать его, как родного? Зачем рисковать?

— Жалко стало. Молодая. Растоптали бы, как других.

— И все? Причина так себе. — Рид изо всех сил пыталась говорить о чем угодно, кроме действительно важного. Не хотелось разбираться, защитная ли это реакция, банальное желание отсрочить осознание трагической правды или способ оставаться на месте. Не сорваться. Не натворить глупостей.

Насира серьезно посмотрела куда-то в сторону, словно прокручивая ответ в голове, выстраивая его под нужным углом. Не ради пафоса или ощущения собственной значимости, а скорее просто подбирая слова, чтобы не наговорить лишнего.

— Я — человек. Если каждый из нас будет проходить мимо, то к чему это приведет? — Она с горечью ткнула пальцем в сторону окна. — Точнее, уже привело. Возможно, моему мужу тоже кто-нибудь поможет. Или хотя бы не навредит. Остальное меня мало интересует.

Лу промолчала. Они обе тогда были в эпицентре шествия, обе знали, что шансы на снисхождение в этой смертельной колонне были примерно нулевыми.

А ведь там были они.

Сейчас Рид не могла произнести имена друзей — Ирмы и Томá, — даже мысленно. Слишком сложно давалось принятие того факта, что они были одними из зачинщиков кровавой вспышки.

Насира поджала губы и вышла из комнаты, давая Лу возможность прийти в себя. Рид не стала больше ни о чем ее расспрашивать и вместо этого переключила канал. Она редко интересовалась телевизионными новостями, предпочитая узнавать всё из соцсетей и информационных лент, но сейчас другого выхода не было.

Хотя бы так. Хотя бы официальную версию. Хотя бы…

Незаметно для Лу ее сознание окончательно прояснилось. Мысли лихорадочно выстроились в план дальнейших действий.

1. Выяснить, как обстоят дела у Мартена и Кея. Насколько все плохо?
2. Дозвониться до матери и Йонаса. Узнать, что с Малой и Доганом.
3. Поблагодарить Насиру. В конце концов, если бы не она… думать о том, что могло случиться, не хотелось. По крайней мере, сейчас. А лучше — вообще никогда.

На небольшом экране старенького телевизора мелькнуло знакомое лицо. Лу сделала погромче, и комнату наполнил властный, наигранно драматичный голос Викария:

— В эту трудную минуту мы должны сплотиться ради выжившего человечества и его будущего. Каждый из нас должен поблагодарить Единого за шанс продолжить свое существование… — Жан-Франсуа продолжал говорить, скорбно воздев глаза к небу. Оператор не сводил фокус с его лица — даже на крохотной старой плазме Лу могла разглядеть оспины на обрюзгших щеках.

Внутри нее холодел противный комок ненависти и отчаяния. Появилось острое желание выключить трансляцию и спрятаться, куда угодно, лишь бы не слышать этой отповеди. Но Рид не могла себе этого позволить: слишком малодушно, слишком нечестно по отношению к тем, кому она так и не смогла помочь.

— Каждый из нас должен помолиться за тех, кто оступился. Их грех неизмерим — они предали не только Церковь…

Лу не заметила, как обломанные ногти глубоко вонзились в ладони, оставляя следы. Боль помогала держаться, чувствовать хоть что-то, кроме безысходности.

— Мы потеряли важнейшего человека, отдавшего жизнь во имя тех, кто восстал против него. Памяти Приора Инквизиции…

Неверие. Физическая боль уже не приносила даже мнимого облегчения. Лу медленно прикрыла веки, чувствуя, как злые слезы щиплют глаза.

Иво…

Молитв Викария она уже не слышала, лишь застыла, крепко вцепившись зубами в тыльную сторону ладони, чтобы не закричать. Чувство вины вытеснило все остальное.

— Помолимся за тех, кто осужден понести справедливое наказание. И за тех, кто готов продолжить борьбу за истинную веру…

Картинка наконец сменилась.

Площадь общим планом. Вдалеке — эшафот. Вокруг, под прицелами бойцов Корпуса Содействия, сотни людей. Похожие на загнанный скот, многие из них явились туда не по своей воле. Лу это точно знала: мало кто был готов прийти на казнь по собственному желанию, из любопытства.

Даже сейчас. Даже… или что-то изменилось?

Снова мелькание кадров.

На трибуну поднялся человек, которого Рид ни с кем бы не перепутала. Знакомый прищур, абсолютное спокойствие на лице. Голос, который она не раз слышала. В эту минуту — чужой.

— Мое имя — Кей Стоун. Я аколит Корпуса Содействия. Сегодня я здесь, чтобы заявить об абсолютной верности Церкви и Викарию Жану-Франсуа лично. Только Церковь способна защитить нас от хаоса, царящего за пределами обжитых территорий. И лишь Викарий дает выжившим людям надежду. Я осуждаю каждого, кто посмел подняться против них, против человечества в целом…

Крупный план. Казалось, напарник смотрит Лу в глаза и ощущает ее страдание, недоверие, ужас — так, как это умеет только он, эмпатик. Его губы дрогнули, как будто слова давались с трудом, с неимоверным усилием, — и Рид очень хотела надеяться, что так оно и было.

— Сегодня я с прискорбием, однако с полным осознанием необходимости происходящего вместе с вами наблюдаю торжество справедливости и веры…

Кей закончил речь, уже не глядя ни на кого — ни на толпу, ни на поднявшегося на эшафот незнакомого инквизитора. Потом медленно спустился, не покинув, однако, границ оцепления. Стоун не оглядывался: и так знал, что будет дальше.

Конвой выводил заключенных по несколько человек. Несчастных нельзя было разглядеть издалека: оператор не давал изображений вблизи, но каждый из осужденных стоял с гордо поднятой головой в ожидании, пока зачитают их имена. Каждый стоял так, чтобы веревка на шее не впивались в кожу слишком сильно. Так, чтобы даже последние минуты встретить с достоинством.

Лу не удержалась — придвинулась к экрану вплотную. Всмотрелась в размытые очертания лиц, искренне надеясь не узнать никого из них. Закрыла глаза, когда распахнулись люки под их ногами, и считала про себя минуты, пока тела вынимали из натруженных петель.

Рид казалось, что она видит все это вживую, по-настоящему. Что она стоит и умирает рядом с ними, слышит скрип веревок о металл и хруст переломанных шей.

— Том Дюпон, Йонас Бэр, Ирма Бэр…

Сердце глухо ухнуло куда-то в пропасть и замерло на несколько долгих секунд, прежде чем заколотиться в приступе.

— Нет! — Лу рванула зубами тонкую кожу на запястье, даже не пытаясь сдержать вопля. Слезы, так и не пролитые раньше, теперь скользкими дорожками покатились по щекам.

Пожалуйста!

Все молитвы оказались бесполезны. Она своими глазами смотрела, как трое заключенных — люди, которых она знала и любила с детства, — обреченно и вместе с тем непокорно подняли головы, чтобы палачи могли сделать то, что должны. Лу не смотрела ни на что, кроме маленькой фигурки, в которой узнала Йонаса. Его взлохмаченные светлые волосы едва прикрывали плотно прижатую к глазам окровавленную повязку.

Церковные твари выжали из него пси досуха. До слепоты.

Как они там говорили когда-то? Глаза могут вытечь? А Лу не верила.

Как не верила тому, что видела и слышала в эти несколько минут. Все вдруг стало мелким и незначительным: смерть Иво Мартена, предательство Кея, редкие одобрительные выкрики в толпе, режущие слух даже через хриплые динамики.

Смотреть на казнь уже было пыткой, а сейчас пытка превратилась в агонию, пожирающую изнутри.

Лу коснулась теплого экрана, словно желая почувствовать биение еще живого сердца любимого человека. Будто это могло что-то изменить.

Ее душа погибала сейчас вместе с ним.

Люки раскрылись с лязгом и грохотом. Веревки дернулись и натянулись под весом мертвых тел.

Лу в последний раз видела тех, кого когда-то считала родными.

В последний раз видела того, кого родным будет считать всегда.

Изнутри поднималась волна отчаяния, сметающая все на своем пути. Как когда-то в детстве. Как бывает, если контроль становится невозможным. Рид сжала кулаки, представляя, как уничтожает все, что принесло ей — ему, им — эту боль.

Стирает в пыль, расщепляет на атомы.

Телевизор разлетелся, осыпав Рид осколками. Вспыхнувшие на коже порезы не отрезвили, скорее наоборот. Лу прижала ладони к посеченному лицу — ей казалось, что они все еще теплые только потому, что были когда-то согреты им.

Тем, кого осудили незаслуженно. Просто потому, что так надо, — это система, режим.

Тем, кто любил ее. Тем, кого любит она.

Тем, кого больше нет…

Лу легла на спину, широко раскинув руки, прямо на холодном полу, не замечая беспорядка и острых осколков, царапающих лопатки. Не замечая слез, мокрыми дорожками затекающих в уши.

Насира не вышла на шум, и Рид было совершенно наплевать, вежливость это или страх. Наплевать, что та подумает. Единственное, о чем она жалела, — о том, что эта странная женщина не дала ей умереть.

Какая разница, когда сдохнуть? Тогда, затоптанной чужими тяжелыми ботинками, или сейчас, выжженной дотла изнутри?..

В памяти проносились события, случившиеся совсем недавно. Яркие, живые. Лу не хотела вспоминать — слишком больно, — и все равно прокручивала каждое из них перед глазами, сохраняя образы, фразы, прикосновения. Казалось, что открой она в эту секунду глаза — Йонас окажется рядом, будет забавно ворчать из-за того, что она вляпалась в полное дерьмо и теперь валяется на ледяном бетоне. А потом без спроса заберет каждый ее синяк, каждую царапину.

Как всегда.

Я люблю тебя. Первое и единственное, необходимое и такое далекое сейчас. Невозможное, потому что сказать это больше некому.

За что?

Вопрос застыл на губах, так и не сложившись в слова. Мысли о прошлом свербили, перемешиваясь, как в причудливом калейдоскопе. Его причудливый рисунок резал глаза до слез, до крови на закушенных губах.

У Иво Мартена был идеальный план, который полетел к чертовой матери. В чем ошибка? В ее неправильных решениях, неверных поступках? В случайности?

Лу не верила в судьбу или во что-то подобное, но сейчас готова была принять за правду существование истинного зла. Кто, как не оно, сотворил все это?

Зло… ну конечно.

Она знала, как зовут это зло.

Кто, как не оно, виноват в том, что случилось со всеми ними? Оно отняло у Лу все, что она могла назвать важным. У этого зла было имя, облик, голос.

Викарий. Жан, сука, Франсуа.

Искусный манипулятор, лжец и интриган. Человек, умело и тонко разыгрывающий свою партию, — так, что у его противников не оставалось возможности отбиться.

Той ночью, когда Рид не справилась с главной задачей — увести манифестантов на нужный блокпост и предотвратить этим десятки смертей, — ей думалось, что она увидела самое страшное.

И это тоже оказалось ошибкой. Очередной, глупой. Фатальной.

Самое страшное еще впереди. И теперь ей предстоит справиться с ним в одиночку.

Продолжение первых глав читайте после подписки на книгу!